Мой собеседник в особых представлениях не нуждается. Думаю, достаточным будет сказать, что он работал практически со всеми известными в мире симфоническими оркестрами. Его очень ценил Дмитрий Шостакович и поручил ему премьерное исполнение своих «Тринадцатой» « Четырнадцатой» симфоний. Он лауреат многих международных премий, в том числе и «Эхо классик» - европейского «Оскара». В настоящее время Томас Куртович является главным дирижером Новосибирского академического симфонического оркестра. Наша беседа началась не с музыки. Мы с маэстро попытались разобраться в генеалогической истории рода Зандерлингов.
- Я своих предков знаю с поколения моих прабабушек и прадедушек. Мой прадед был родом из Венгрии. Он был проектировщиком и строителем Закарпатской железной дороги на территории Австро- Венгерской империи. Его дочь - моя бабушка, позже переехали в Берлин, где и родилась моя мама. Мой дед был управляющим поместья в Восточной Пруссии. Там и родился мой отец. Он учился в гимназии в Кёнигсберге, который сейчас называется Калининград. Напомню, что именно в Кёнигсберге свою жизнь провел выдающийся философ Иммануил Кант. В последствии, мои бабушка и дедушка развелись. Вот, пожалуй, и все мои познания о моих предках
- Как я понял с Ваших слов, до Вашего отца, Курта Игнатьевича никто серьезно среди Зандерлингов музыкой не занимался?
- Это так. Моя бабушка по линии отца увлекалась литературой, была участницей литературных кружков. Дядя отца – брат его мамы Лео Грейбль был одно время увлечен музыкой. Его увлечение одобряли и родители, но, в последствие, к разочарованию родителей, он оставил музыку и стал изучать экономику. Именно на этом поприще он добился выдающихся результатов, став экономистом международного уровня. Достаточно сказать, что одно время он являлся консультантом по экономическим вопросам при ООН. Жил и работал он Лос- Анджелесе. Когда мы уже жили в Восточном Берлине, дядя приезжал к нам. Это был очень интересный человек!
- Ваш приход в музыку, был, очевидно, предрешен тем обстоятельством, что музыка была делом Вашего отца. Или была все-таки проблема выбора помимо музыкального поприща?
- Вы, очевидно, знаете, что мой отец был дирижером симфонического оркестра в Ленинградской филармонии. И некоторое время со своим оркестром он находился здесь, в Новосибирске ( в годы войны – прим . автора) Инициатором моего музыкального образования явилась моя мама. Сначала она отдала меня на фортепиано. Однако пианистом я не стал: не сложились отношения с педагогом. И меня перевели на скрипку. Спустя несколько лет после того, как мы вернулись из Новосибирска в Ленинград , я пошел в школу- десятилетку при Ленинградской консерватории. Несмотря на то, что мой отец был известным человеком, экзамен я выдержал на общих основаниях. В то время на весь Советский союз было всего три таких школы: ЦМШ в Москве, школа в Одессе и наша Ленинградская. И еще учась в школе я решил стать дирижером.
- Это был пример отца, или что-то иное повлияло на Ваш выбор?
- Как это не покажется удивительным, но ответить на этот Ваш вопрос я не смогу. Думаю не только мне, но и многим моим коллегам - дирижерам трудно будет сказать, объяснить, отчего они решили взять в руки дирижерскую палочку. Наверное, это приходит к нам свыше…
- Из интернет - источников я узнал, что кроме Вас музыкой занимаются два Ваших брата. А более молодые представители фамилии? Они не связаны с нею?
- К сожалению, это так. Дело в том, что у меня и моего старшего брата нет детей. Двое наследников у младшего брата. Но они еще очень маленькие, и, поэтому, говорить о том, станут ли они заниматься музыкой пока еще слишком рано… Добавлю к этому, что по моим наблюдениям, в том числе и здесь, в Новосибирске, профессия музыканта теряет свою престижность. Взять тех же детей музыкантов. Они видят, что как не просто зарабатывать на жизнь музыкой. Труд очень тяжелый, жизнь очень непростая, а экономическое вознаграждение за все это слишком незначительно. В доказательство моих наблюдений и тот факт, что учащихся в консерваториях ныне меньше, нежели в годы моей студенческой поры. Исключением могут быть только Япония и Китай. Именно в этих странах сейчас происходит музыкальный бум.
- В Вашей жизни было немало встреч со многими известными людьми. Уверен, все эти встречи не прошли для Вас бесследно. От каждой Вы, очевидно, взяли частичку профессии и профессионализма. Но все же, есть тот человек, который в большей степени повлиял на Ваше формирование как на музыканта мирового уровня?
- Мне повезло, буквально с самого младого возраста я рос среди музыкантов и солистов, которые любили сотрудничать с моим отцом. В доме моего отца они были частыми гостями. Как говорится , среда воспитывала меня, Хотел я этого или не хотел. У меня было множество менторов, у которых можно и нужно было учиться. Отвечая на Ваш вопрос, скажу, что встреча и знакомство с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем стоит особняком. Он увидел меня на моем дебютном выступлении в Москве, уже после того, как я выиграл конкурс молодых дирижеров в Германии.
- Томас Куртович, Ваше знакомство с Шостаковичем заслуживает отдельного вопроса. Вы сейчас сможете вспомнить, как это произошло? Какие чувства овладевали Вами в тот момент? Может быть шок? Может быть чрезмерная радость или просто непонимание : Почему именно я?!
- Шока точно не было. Как сейчас помню, он подошел ко мне во время антракта на одном из концертов, который для меня складывался очень успешно. Мне едва успели сказать, что концерте находится Шостакович, как он вошел… А вот тут уже можно говорить о неком шоке. Дело в том, что Дмитрий Дмитриевич производил на всех буквально магическое впечатление. Едва он начинал говорить, все тут же умолкали. Причем, говорить в этот момент он мог о чем угодно. Уже после завершения концерта он пригласил меня к себе домой. Общеизвестно, что во время бесед говорил в основном Шостакович. Такая была у него аура. Так было и во время нашей первой встречи, которая продолжалась несколько часов. Я большей частью молчал. Уже под занавес встречи он преподнес мне сюрприз. Извинившись, вышел на несколько минут из комнаты и вернулся, держа в руках две партитуры: его знаменитые «Тринадцатая» и «Четырнадцатая» симфонии. Это был изумительный подарок!
- Они сейчас в Вашей коллекции?
- Да, Но к моему глубокому сожалению, одна пропала. На обеих партитурах были добрые слова – пожелания в мой адрес: « замечательному дирижеру и музыканту». Не надеясь ни на что, я нашел в себе силы спросить: - Дмитрий Дмитриевич, могу я играть эти произведения? На что он ответил: - Именно для этого я даю их Вам! И заявил, что решил сделать меня дирижером немецких премьер. Сначала четырнадцатой, а потом тринадцатой. Вот тут я точно испытал совершенно невероятные чувства. Слово шок тут, пожалуй, не слишком подходяще. Это был настоящий космос!
- Насколько известно, Вы прошли через космические трудности, когда работали над этими симфониями..
- Да. Было очень непросто. Сейчас всему миру известна трагедия урочища Бабий Яр, что находится на территории Киева. В годы войны фашисты расстреляли там более ста тысяч евреев, цыган и пленных красноармейцев. Но, неизвестно почему вскоре после войны было принято решение построить на его месте некое увеселительное заведение. Люди, для которых понятие «совесть» было не пустой звук, не могли пройти мимо этого чудовищного решения. Со своим знаменитым стихотворением выступил Владимир Евтушенко. В нем действительно леденящие строки:
Все молча здесь кричит,
И, шапку сняв, я чувствую, как медленно седею.
И сам я, как сплошной беззвучный крик,
Над тысячами тысяч погребенных.
Я — каждый здесь расстрелянный старик.
Я — каждый здесь расстрелянный ребенок.
Когда это стихотворение прочел Шостакович, он не смог остаться равнодушным. И написал именно на «Бабий яр» небольшую симфоническую поэму для баса, мужского хора и оркестра. Впоследствии Дмитрий Дмитриевич написал еще четыре произведения для того же состава и все вместе они составили «Тринадцатую симфонию» , которая и получила название «Бабий яр». Премьера симфонии в Советском Союзе была непростой. Даже во время генеральной репетиции не было известно: будет концерт или нет?! Но все же премьера состоялась. Очевидно, власти не желали международного скандала. Однако, после премьеры о «Бабьем яре» постарались забыть и долгое время симфония не исполнялась. Власти ГДР, очевидно, следуя указаниям из Москвы, старались всячески не допустить ее исполнения в Восточной Германии. Но, в конце концов, нам удалось ее исполнить. Причем, сначала была «Четырнадцатая симфония», а уже после нее и «Тринадцатая». Помимо политических проблем, было немало и проблем чисто технического плана. Дмитрий Дмитриевич заявил, что бы солисты в Германии исполняли свои партии на немецком языке. То есть, на языке публики! Это был настоящий сюрприз. Дело в том, что музыкальная часть симфонии была написана на основе русского текста. А всем известно, что у Шостаковича каждая музыкальная фраза, каждая нота соответствовали той или иной строчке или даже тому или иному слову! Исходя из этого нам нужно было решить сверхзадачу: перевести Евтушенко с русского на немецкий, и при этом не нарушить это соответствие. В противном случае смысл в музыкальной части произведения был бы разрушен! К счастью, мне удалось найти очень опытную поэтессу, которая занималась переводом опер с итальянского на немецкий язык. Перед которой была поставлена задача: во - первых оставить все слова на своих местах, а во – вторых не нарушить рифму. Работа началась с того, что я сделал не поэтический, а дословный перевод текста поэмы, с которым уже продолжила работу эта дама. Мне пришлось ее долго мучить, но все же нам удалось добиться полного соответствия музыки и текста. Так, как это видел автор симфонии. Еще один нюанс, связанный уже с «Четырнадцатой симфонией». В двух последних частях тексты поэта Райне Мария Рильке. Дмитрия Дмитриевича это сильно беспокоило. Он постоянно спрашивал: – Как там у вас с Рильке? Но с Рильке все было хорошо, за исключением одного акта. В немецком и английском языке есть артикли, которых нет в русском. И для полного соответствия не хватало буквально несколько нот. Я сообщил об этом композитору и он, принимая мои замечания, вынужден был переписать эту часть произведения заново!
- Счастливый Вы человек! Но давайте сейчас перейдем к дню сегодняшнему. Когда вы принимали наш Академический симфонический оркестр, вы сказали, что одна из Ваших задач – это работа над его развитием. Что именно Вы имели ввиду под «развитием»?
- Под развитием надо понимать все. Это и качество исполнения, и уровень оркестра. Уровень концертов. Отношения с публикой. Важно все. В противном случае заявленного развития, движения вперед не будет. К этому совместному решению мы пришли год назад. А официально я вступил в свою должность в минувшем августе. Времени прошло совсем ничего. Но заявленный нами стандарт держится на уровне и, не побоюсь этого, он повышается. Об этом нам говорят люди из публики. Говорят об этом и сами музыканты. Растет и востребованность оркестра. Вскоре нам предстоит выступление в Мариинском театре, в абонементе Московской филармонии . У нас есть приглашение на большой тур в Германию – это минимум 12 концертов. Есть предложение на очень важный тур в Великобританию с выступлением в Лондоне и Эдинбурге. Я сейчас говорю об уже конкретных выступлениях. О том, что пока находится в стадии проработки, я, пожалуй, говорить воздержусь. Что касается концертов в Новосибирске, то практически все абонементы на предстоящий концертный сезон проданы. Это не может не радовать!
- В начале года оркестр весьма успешно провел гастроли в Китае и в Испании. Скажите, есть ли для вас некая разница при исполнении одного и того же произведения перед различной публикой. Учитывая ее традиции, культуру, менталитет и прочие национальные особенности? Быть может, Вы по разному настраиваете своих музыкантов?
- Признаюсь, на названных Вами гастролях я не участвовал. Хотя в то время, когда мой оркестр был в Китае, я тоже был в этой стране. Но с чешским оркестром из Брно. Но это сейчас не важно. Важно иное: Наша задача войти в мир автора и передать именно то, что и как он создал. Иными словами, как сказал знаменитый дирижер Вильгельм Фуртвенглер композитор идет от замысла к воплощению, а музыканты, напротив: от воплощения к замыслу. У нас интерпретации и исполнение не могут меняться в зависимости от публики. Могут меняться программы. А то, о чем Вы говорили в своем вопросе более характерно для театра…
- Недавно Вас наградили «Золотым скрипичным ключом» - высшей наградой Новосибирской филармонии. Я прекрасно понимаю, что за годы свое работы Вы получили немало различных премий и наград. Но все же: что можно сказать о «Ключе»?
- Меня как всякого нормального человека не может не радовать внимание к собственной персоне. В данном случае мою работу с оркестром признали успешной. Это очень приятно для меня. Должен сказать, что в этом сезоне это уже вторая награда, которой я удостоен. Первая – «Эхо классик» . Это европейский аналог «Грэмми». Ее я был удостоен за запись произведений Шостаковича и Чайковского с Лондонским симфоническим оркестром. Возвращаясь к «Ключу». Я ведь и раньше работал в Новосибирске. В последние годы жизни Арнольда Михайловича был главным приглашенным дирижером. Так что уместно говорить не о каком-то коротком периоде. Из последних наших успехов отмечу: мы записали всего Сергея Танеева. Причем, по оценке английской и немецкой прессы, которая сравнивая нас со Светлановым, отдала предпочтение нам…
- Вы родились в Новосибирске. Затем Ленинград. Затем Берлин. Сейчас Ваше официальное место работы Россия, а проживания - Великобритания. Отсюда вопрос: кто вы по своим ощущениям: Вы русский, Вы немец, Вы англичанин или же, как говорится «гражданин мира?»
- Начнем с того, что я вырос в двух культурах. Я родился в России. И школу закончил в России. В ней я провел шестнадцать первых лет свое жизни. И большую их часть в Ленинграде, который, всегда был очень европейским городом. Поэтому я в первую очередь европеец. Русская культура, с которой я прочно связан – часть европейской культуры. Русская музыка – это вам не японская и не китайская музыка. Это европейская музыка. Поэтому ее и исполняют во всем мире. Эта моя принадлежность к Европе особенно чувствуется, когда я нахожусь в Азии. Я совершенно не воспринимаю Америку. Там есть прекрасные музыканты, замечательные оркестры. Но это cовершенно не родной для меня мир. Побывав там, я понял, что никогда не стану американцем!
- Напоследок вопрос и простой и сложный одновременно. Если представить некий табель о рангах, то, какое место в нем будет отведено Новосибирскому академическому симфоническому оркестру, которым Вы сейчас руководите?
- Понимаете, искусство - это не спорт. В нем нет мировых рекордов и призовых мест. Наш оркестр – это коллектив высокого международного класса. На этом уровне уже нет каких либо иных оценок. Конечно, многое зависит от ментальности коллектива и от дирижера, который с ним работает. Наш оркестр – это оркестр, который может и любит исполнять сложнейшие произведения на высочайшем уровне. И он постоянно доказывает это. Года три назад мы выступили в Вене. Играли Шестую симфонию Чайковского. Должен сказать – Вена очень музыкальный город. Это один из мировых музыкальных центров. Ее жителей сложно чем - либо удивить. Но, как мне сказали мои коллеги, люди, посетившие наши концерты, были под впечатлением от нашего оркестра. От уровня исполнения. Иной пример. После того, как мы записали Танеева и получили очень хорошую прессу в ведущей Германской газете Frankfurtyer Allgemeine Zeitung , нас пригласили на гастроли в Германию, во время которых нам было предложено исполнить Девятую симфонию Бетховена. Я бы сам не осмелился предложить исполнить Бетховена на родине композитора. Но это было пожелание принимающей стороны. Нас соединили с потрясающим хором Берлинского радио. Каково же было наше приятное удивление, когда мы узнали, что запись этого концерта была выбрана для трансляции по радио тридцать первого декабря. То есть в самый канун Нового года вся Германия слушала Бетховена в исполнении оркестра из России. Вот вам и ответ на Ваш вопрос о «табеле о рангах» …
